Год 2007.
–НОЕв
ковчег
внутриутробное
я
эмбрион
всю
жизнь свою
эмбрион
сосу
свой пальчик
пустышку
бутылочку
с химической
смесью
карамельку
чупа-чупс
сигаретку
чей-то
чужой член
обсасываю
чужие мысли и
собственный
опыт
таблетку
от старости
кусочек
ладана
упавший на
губы
во
время
отпевания
я
эмбрион
мне
тесно
нечеловечески
в
скрюченном
состоянии
в
материнской
утробе
в
деревянной
детской
кроватке
за
партой в
несредней
школе
в
боковой
плацкартной
вдвоем
в
односпальной
кровати
одной
на
больничной
койке
в
гробу из семи
досок
я
эмбрион
всю
жизнь свою я
дергаю что-то
материнскую
пуповину
отцову
руку
лямочки
на ночной
рубашке
своих
преподавателей
и нервы
цепочку
смывного
бачка
шнурок
вызова
медсестры
еле
слышный
звоночек на
небеса
я
эмбрион
всю
жизнь свою
эмбрион
от
рождения до
ста
от
рождения до
сме
от
рождения до
нового
рождения
эволюционное
(мизинчик)
когда-то
меня не
существовало
совсем
а
потом у вас
были такие
смешные лица
когда
доктор
сказал
сдвигая на
нос пенсне
что
я есть
но
пока не
длиннее ногтя
на
мизинце
подросла
и когда
август пошел
на слом
и
в окно
акушерской
стучались
порывы ветра
я
оставила
матери
пустоту под
ребром
появилась
три
двести
пятьдесят
один
сантиметр
и
меня угощали
грудью
зачем-то
водили в храм
и
таскали в
несреднюю
школу в любую
погоду
говорили
что я ребенок
и
проецировалась
на экран
эта
нелепость
целых
двадцать два
года
а
потом
превратилась
в голос
удивительно ломкий
и хрупкий
возникающий
сквозь
расстояния
посреди телефонной
трубки
голос
смешной
удивленный и
нервный и
странный
минующий
легкие горло
и диафрагму:
мама
ты слышишь
меня алло
мама
у
меня да
по-прежнему
все хорошо
да
здорова да
все у меня
очень
правильно
только
застряну не
дома немного
еще
может
на пару ночей
а может и
навсегда
в
соседней
квартире в
других
городах
да
на сколько
терпения
нервов и
денег хватит
а
потом
отправлюсь в
тартары на
кудыкину гору
с печи на
полати
на
дно фудзиямы
на
марианской
впадины верхотуру
или
если очень
захочется –
в
литературу
да
мама я буду
звонить
и
присылать
нарочито
смешные приветы
с нарочными
подгоревшую
булочку
собственного
производства
трусы
носки
постирай
если сможешь
и
книжку на
память
свою
первую
с
автографом
автора
и
неважно что
она в толщину
вряд
ли будет
больше
ногтя
на мизинце
пасхальное
детство
свое
двухкосичное
бантиковое
помню
еще
...вымоет
мама окошки к
Пасхе
светятся
стекла
прозрачные
прозрачные
до
скрипящей
голубизны
и
на
подоконнике
голуби
и
солнце
апрельское
майское
лучи
параллельные
теплые
и
говорит мама
мол
это
воскрес наш
боженька
и
я говорю
воистину
и
кажется
тянет
боженька
с
небушка
ладони к
девочке
и
девочка
тянет к нему
свои
и
кажется
стекол нет
и
руки
соприкоснутся
уходит
неделя
светлая
остаются
лишь два
отпечатка
на
полухрустальном
стекле
снаружи
один и один
внутри
вымыла
нынче окна я
светятся
стекла
прозрачные
прозрачные
до
скрипящей
голубизны
и
будут
светиться
сегодня
и
завтра и пару
недель
пока
не осядет
пыль
и
ни одного
отпечаточка
ни
ладошки ни
пальчиков
ни
снаружи ни
внутри
пошли
мне Господи
маленького
с
головою
кудрявой
светлой
он
будет
ставить
отпечатки
ладошек
на
только что
вымытых
стеклах
а
мы с тобой
улыбнемся
необретенное
как
часто снится
мне
бесконечный
сон
как
часто
повторяется
монотонным
речитативом
день
ночь сутки
через трое:
иду
по весеннему
парку
согнувшись
слегка чуть
ближе к земле
увидеть
зеленые
запахи
услышать
рост
нерожденных
растений
а
в каждой руке
по ладошке
двоих
моих сыновей
в
каждой руке
пляшет по
шарику
воздушные
ярко-алые
и
каждый день
жизни
наполняет
их новым
глотком
гелия
делая
на шажок
ближе к
смерти
в
каждой руке
по вселенной
по
миру по
персональному
космосу
по
прихотливому
узору генов
по чуду
ведь
надо же
встретились
две половые
клетки
получился
мальчик
в
каждой руке
по символу
по
знаку
препинания в
тетралогии
мирозданья
по
буковке с
апострофом в
романах льва
толстого
по
крохотному
биту
в
программе
самовозрожденья
ноль
и единица –
вот он весь
смысл
и
больше нет
ничего и не
было
и
не будет да и
не надо
просыпаюсь
ладони
пустые
теплые
еще
и
незачем
открывать
глаза
только
снова
закрыть их
и
смотреть смотреть
смотреть
без конца
на
ноль и
единицу
на
единственный
смысл бытия
на
сыновей
своих
отчаянное
(без)
у
меня
минералка без
газа
и
зеленый чай без
сахара
сигареты
без
никотина
и
коньяк alcohol-free
и
гранит науки без
разума
и
любовь без
присутствия
сердца
и
естественно
секс без
оргазма
и
даже порой без
мужчин
и
чувства к
тебе
без
присутствия
тебя
и
только
чайник со
свистком
а фиг ли
толку
разлюбовное
я тебя
бесспорно
разлюблю
если
узнаю что это
ты повесил
хусейна
это ты
предал
Христа
это ты
устроил
дефолт
девяносто
восьмого
и
карибский
кризис твоих
рук дело
это ты
придумал
заглючивший windows
и атомный
реактор
это тебе
грозит
мокрая
статья
за
убийство
мертвого
моря
и те
самые руины
замка –
это тоже
все ты
я тебя
разлюблю
если
только узнаю
что это
ты виновен
во всех
этих грехах
и семи
смертных
или если
увижу тебя
с любимой
женщиной
с кольцом
на пальце
с
младенцем на
руках
но это
кажется
более
невероятным
чем
хусейн и
Христос
вместе
взятые
гордольвиное
глобальный
гороскоп от
глобы
причешет
нас одной
большой
гребенкой
ты
лев я лев и
это мол
априорная
истина
ничего
не попишешь
это
факт
как
маркс и
энгельс
как
марс и
сникерс
как
заяц-волк из
совкового
мультика
лев
и лев
однозначно
точка.
какие
к черту львы
мы
же не можем
рвать этот
мир
в
кровавые
клочья
острыми
желтыми
клыками
можем
только
доверчиво
мурлыкать
а
не всякий
погладит
кто-то
и пнет по
филейной
части
какие
к черту львы
и
мышцы
крепнут не от
беготни по
саванне
а
от
тренировок
три раза в
неделю
от
балансирования
на одной ноге
в
переполненном
автобусе
от
бесконечной
погони
за
эфемерным
счастьем
и
рыжая грива
не суть
отражение
солнца
а
результат
хорошей
покраски
в
дорогой
парикмахерской
какие
львы нафиг
покрашенные
прокачанные
мурлыкающие
большие
котята
и
только одно в
нас львиное
даже
больше того
гордольвиное
мы
слишком
прямо держим
голову
уходя
и не
оборачиваясь
когда
больше всего
на свете
хочется
просто
обернуться
кефирное
аська
на панели
мигнет
одиноким
зеленым
глазом
мой
статус
он-лайн твой
как
ни странно
тоже
- Ну,
вечер! – И тебе
тоже добрый.
–
Дела? –
Да все течет
и ни
фига не
изменяется. –
Аналогично.
У меня
для тебя
новость.
- ... ?
- Я
люблю тебя.
- Это не
новость.
Выпей кефиру
и
ложись спать.
- Ладно,
спокойной...
[не
в сети
сообщение
будет
доставлено
позже]
все
позже и позже
а позже
когда-нибудь
я
как соберусь
с силами да и
скажу тебе
в
ответ на твое
запоздало
проснувшееся
люблю
«Знаешь-ка
что, дорогой?
Пошел
бы ты на
кухню.
Открыл
бы
холодильник.
Кефир
на третьей
полке».
салатное
(транснациональное)
приходи
ко мне в
гости на
светлой
седмице
пасхальной
я
накрою на
стол на двоих
званый ужин
на
салат тебе
греческий
кубики сыра
фетаки
хочешь
мясо
французское
с тертым
расплавленным
сыром
и
глинтвейна
ирландского
лимон
мандарин заспиртованный
и
китайского
чая зеленого
светлой
горечью
чашку
залившего
на
тебе все
возьми все
меню
межкультурное
на
десерт
предложу
свою
странную
русскую душу
мы
усядемся
рядом на
шведской
кровати икеевской
мы
заправим ее
простынями
китайскими
мы
посмотрим
друг другу в
глаза
безграничные
помолчим
на двоих
вавилонскую
башню
построим
и
неважными
станут
салаты и
праздники
безразличными
станут слова
предложения
рук
и губ теплой
влажностью
сбитым
ритмом дыхания
понимают
друг друга
без слов все
народы на свете
многоразовое
ах
какие мы все
же брезгливые
деточка
надкушенный
кем-то хлеба
кусок
–
и
доесть не
подумаем
выпить
с кем-то
дешевого
пива
прикасаясь
губами к
горлышку –
боже
упаси
облизать
чужое
мороженое
чье-то
даже дитяти
собственного
–
что
ты выкинуть
проще
докурить
сигаретку за
другом –
пусть
уж сам своим
никотином
давится
а
я перетерплю
ах
какие
брезгливые
деточка
все
свое и чужого
не надо нам
друг
о друге же и
не думаем
а
ведь каждого
кто-то уже
трогал
кто-то
гладил
хлебал и
надкусывал
и
на вкус
сокровенное
пробовал
через
несколько
рук прошедшие
дегустированные
распечатанные
достаемся
друг другу мы
о
брезгливости
и не думаем
и
приходим к
простому
выводу
человек
– существо
многоразовое
только
мойте перед
едой
руки
душу мозги и
сердце
мылом
хозяйственным
со
всею
возможной
тщательностью
контрастное
что
останется
после меня
если
все-таки
сдамся
и
сегодня
окончательно
просто
сойду с ума?..
сущие
мелочи
отпечаток
пальца на
зеркале
обрезок
ногтя в
записной
книжке
плохо
вымытая
сковорода
недопитый
чай третьей
заварки
едва
начатая
вышивка 40х40
незаправленная
кровать
буковки
на полтомика
фальшивых
и бездарных
стихов
книга
с
неразрезанными
страницами
и
непросмотренный
dvd
о
сильных мира
сего
добрососедское
мой
дом всего
лишь
музыкальная
шкатулка
поделка
подделка
китайского
мастера
злая
игрушка со
сбившейся
программой
соседи
слева вечные
дворники
начинают день
в
пять утра а
летом
полпятого
криками
гомоном
стуком
лопаты и лома
голосом
сонного
телевизора
со
сломанным
регулятором
громкости
соседи
снизу вечные
истерики
завершают день
вечно
разбираются
кто кому
должен
кто
что потерял
кто дурак и
почему
по
мне так все
они идиоты и
без причины
и
еще они поют
под караоке
когда им
хорошо
а
мне
автоматически
становится
худо
соседи
справа
который год
растят
младенца
а
он все кричит
и кричит и кричит
своим
хриплым
надрывным
просящим
голосом
и
мне кажется
никогда он не
вырастет
никогда
не заговорит
голосом
человеческим
а
у соседей
сверху
который год
умирает бабушка
и
все никак не
может
умереть
все
стонет и
стонет все
просит
чего-то невнятно
я
знаю она
никогда не
умрет
и
вечно я буду
слушать эти
стоны боли
похожие
удивительно
на стоны
наслаждения
и
я схожу с ума
заглушая их
чтением
стихов вслух
однотонным
боем
по
струнам
гитары по
нервам
по
трубе
батареи
фугами
баха и
громкими
матершинными
фигами
в
пол в потолок
влево вправо
а
они
собираются
тихо и
слушают
как
будто я
говорю что-то
умное
и
когда
замолкают
соседи
я
слышу лишь
бульканье
настенных
часов
шум
собственной
крови стук
сердца в ушах
какой-то
хаос внутри
дикую
полифонию
я
слышу себя и
мне страшно
уж
лучше бы
соседи орали
все разом
днем
и ночью утром
и вечером
не
прерываясь
ни на единую
минуту
рыбное
эта
история в
уста из уст
вхожа
расхожа
некто
сын
Человеческий
быть
может
Божий
вечерней
порой
под
высокой
горой
насытил
толпу
проповедями
хлебами и
рыбами
коих
было
соответственно
одна
пять и две
говорят
Его звали
Христом
а
рыбки
плавали рыбы
гребли
рыбы
плавали рыбы
рубли
а
две тысячи
лет спустя
на
городской
околице
мешая
церковнославянский
с нотой ля
бабка
на телевизор
молится
о
новоявленный
наш христос
бородатый
единорос
насыть
и напои меня
вдосталь
а
без
проповеди
быть стало
обойдемся
накорми
меня досыта
напои
меня допьяна
молока
из крови
сотвори
и
налей
мне
на пенсию
ровно
в две тыщи
рыблей
задушевное
где-то
выше над нами
на
этажный
пролет ближе
к небу
живет
древняя-древняя
бабушка
вечно
ищет в
заплеванном
темном
подъезде
свою
черную-черную
кошку
и
никак не
может найти
и
ты говоришь
мне:
а
может и нет
никакой
кошки?
возвращаюсь
домой с
факультета
где
читали о
толерантности
стоит
в тамбуре
древняя
бабушка
за
косяк
дверной еле
держится
а
другой рукой
тянет рубль
мне
дай
мол дочка на
рубль мне
хлебушка
и
ты говоришь
мне:
не
приваживай
вдруг не
отвяжется?
и
пришло
Воскресенье
пасхальное
мы
с тобой
поднимаемся
к бабушке
вот
куличик
возьми яйца
крашеные
ведь
Христос-то
воскресе для
всех
и
в двери ходит
черная
кошечка
и
теплее на
сердце у
бабушки
и
ты говоришь
мне:
у
нее ведь
замок
поломался
подожди
я сейчас
починю...
межстоличное
не
поеду жить в
москву мама
запутаюсь
там в паутине
метро
сгину
приправой в
стакане
бомжовской
лапши
стану
табличкой
рекламной
которую
носят
на груди
гости
из
ближнего и
дальнего
зарубежья
превращусь
из скво в СКВ
стану
мелкой
разменной
монеткой
которую
с размаха
бросит
турист
с
плеском в
канал имени
москвы
со
звоном на
нулевой
километр -
дабы
вернуться
плохая
примета
не
поеду жить в
москву мама
поеду
умирать в
Петербург
не
спеша
постучу
каблуками
по
граниту
параллельно
Неве
поцелую
грифона
в
прогретый на
солнце
затылок
положу
ему в рот
карамельку
потру
ему зуб
загадаю
желанье
которому
просто не
останется
времени
сбыться
а
потом
попрошу
лучшего
друга
отвести
меня в
двор-колодец
поиграть
на губной
гармошке
накликать
пронизывающий
серый
дождь
который
мне скажет:
по-ра!
и
я попрощаюсь
с другом
дам
– ему на
память –
дешевый
портвейн в
бутылке
и
- мне на
беспамятство
– желтую
краску в банке
и
попрошу
замазать и
входы и
выходы
вначале
крест-накрест
потом
капитально
намертво
и
что мне
останется
четыре
стены вокруг
холодный
дождь на лице
и
один лишь
выход
-
наверх
© Инга
Мацина, 2007