Разговор Третий

 

В шумящей прокуренной комнате нередко можно увидеть грустные глаза... Стоит только захотеть, только попытаться – и увидеть в смеющейся разномастной толпе глаза, напоминающие провалы в глубину мирозданья, глаза, наполненные вселенской болью и непонятной тоской. Стоит только захотеть... Но захочет ли кто видеть за собственной радостью чужую боль?.. Найдется ли хоть один такой Человек на тысячу бездушных холодных масок?..

Она плакала. Но эти слезы не из тех, что дано увидеть каждому, не бегущие вниз по горящим щекам соленые капельки воды, отражающие мертвенный свет электрических ламп. Не те слезы, которые легко возникают из-за пустячной обиды и так же легко исчезают, стоит лишь провести по коже  мягким ворсистым платочком...

Слезы души... Не видны, почти неразличимы... Увидеть их дано лишь тому, кто обладает даром смотреть и - видеть. Посмотреть в сухие глаза – и увидеть слезы, не обмануться притворной веселой улыбкой, не очароваться смеющейся маской – взглянуть глубже и услышать, как плачет истерзанная душа. Но услышишь ли этот тихий стон среди гремящей фанфаронады мироздания, услышишь ли этот плач, заглушаемый грохотом музыки, рвущейся из динамиков?.. Если умеешь и можешь слушать и слышать – то, конечно же, услышишь и – поймешь. Но умение понимать – великое искусство, которому не учат в университетах. Которому просто не могут нигде научить. Которому нужно учиться самому...

Она плакала. Но ни один человек из пришедших на ее день рождения не видел этого – не мог, не хотел увидеть?.. Глупые слезы посредине торжества, трагическая маска появившаяся в буффонаде – этого никто и никогда не ждет. И потому – не видит...

Она вышла из грохочущей комнаты в кухню, прокуренную не меньше, чем и вся квартира в целом, чуть не споткнулась об огромную кучу нераспакованных подарков, поморщилась от навязчивого табачного дыма. Встала у окна, ощущая острыми коленками тепло батареи, и стала смотреть на вечереющий город. Огромное солнце скрывалась за прямоугольниками однотипных домов, и ей казалось, что вместе с этим солнцем куда-то глубоко, в темную пучину, проваливается ее счастье, ее душа, вся жизнь... Хотелось быть одной, бесконечно прокручивая в голове единственный сюжет, хотелось понять саму себя, - и вместе с тем хотелось говорить. Хоть с кем-нибудь, кто захочет и сможет услышать...

В кухню вошел Михаил, ее друг еще с первого курса, налил себе стакан воды, быстро выпил его и снова собрался уйти к веселой полупьяной компании. Тогда девушка собралась и, повернувшись к своему другу, заговорила:

- Миш... Мне плохо...

- Что такое, Катюша? – спросил он. – Что случилось?

- Мне кажется... – долгая пауза, во время которой она взвешивала, стоит ли рассказывать ему о таком сокровенном. – Мне кажется, что меня куда-то засасывает, в какую-то черную дыру. Глубоко, темно, и я не вижу выхода. Только пустота, огромная, черная, безмолвная пустота. Я пытаюсь сопротивляться, изо всех сил пытаюсь, а вырваться... Не могу...

- Да ладно тебе! – ответил Михаил и налил себе второй стакан воды. – Не грузись, все хорошо. У тебя же сегодня день рождения! Пойдем, выпьем немножко, потанцуем, и все встанет на свои места.

- Нет, Миш, не до веселья мне сегодня, - ответила она, с горечью поняв, что даже лучший друг не способен услышать то, что так и рвалось из нее наружу. – Иди... Я попозже...

Ничто ни на секунду не встревожило Михаила, он пожал плечами и вышел из кухни, а девушка снова отвернулась к замерзшему окну. Солнце почти уже скрылось, но на темно-фиолетовом небе не появилось еще ни одной звезды – бессловесная, однообразная пустота, которую ничто не могло заполнить. Девушка загадала: если на небе появится хоть одна, пусть самая маленькая, слабенькая звездочка, и тогда все будет хорошо.

Но вечное небо не верит – ни мольбам, ни гаданиям...

... Когда в кухне появилась Алена, ее подруга еще со школьной скамьи, она очень долго собиралась с мыслями, мучительно пытаясь понять, что важнее: высказаться, вылить из себя всю боль, позволить душе открыто плакать или все-таки промолчать, не портить людям праздник. Праздник, в котором она сегодня должна была играть главную роль... Но боль неистово рвалась наружу, разрывая острыми когтями тонкую плоть души, и девушка заговорила:

- Аленка, послушай меня...

- Да, конечно, Катюш, - ответила подруга, закуривая длинную сигарету с ментолом. – Слушаю.

- Аленка, мне плохо. Мне очень плохо... Что-то непонятное со мной происходит... – каждое слово давалось с трудом. – Я чувствую... Я чувствую себя пластмассовым кубом со множеством перегородок внутри. И вот... Там откуда-то взялся тяжелый черный шар... Он летает, летает и рушит все эти хрупкие перегородки, одну за другой, быстро, неуклонно, неотвратимо... И вот их уже почти нет, внутри только пустота... Пустота и – осколки. И мне кажется... – не хватало воздуха, - мне кажется, что он вот-вот пробьет стенки куба, и вырвется наружу. И вместе с ним в эту пробоину утечет моя жизнь...

Девушка опустила голову, утомленная долгим монологом, глаза закрылись сами собой, но перед внутренним взглядом носился тот же самый черный шар, сокрушающий все на своем пути.

- Хороший образ, Катюш... Ты... Рассказ напиши. Хороший получится. Пронзительный, - сказала Алена, туша в пепельнице дымящийся окурок. – Отправишь куда-нибудь, приз получишь. С нами поделишься.

Девушка улыбнулась, но улыбка получилась натянутой:

- Да, конечно, Алён...  Обязательно. Куда же я без своих друзей?..

- Конечно, Кать! Друзья, они ведь для того и существуют, чтобы помогать и поддерживать, правда?..

- Правда... – еще одна фальшивая улыбка. – Ну, иди... Я сейчас...

Когда Алена ушла, накатилось горькое разочарование – в самой себе, в своих друзьях, во всем окружающем мире. Пустота снова с неимоверной силой начала втягивать в себя робкую, юную еще душу, а сопротивляться уже совсем не оставалось сил...

Солнце уже совсем село, но на темной ткани неба еще не появилась ни одна страза звезды. И тогда девушка глубоко вдохнула горький сизый воздух, встряхнула головой и направилась к входной двери. В грохоте музыки ни один человек не услышал скрежета ключа в замочной скважине...

***

Ангел и Бесенок увлеченно предавались излюбленным занятиям, а именно: вместо концепций современного естествознания занимались рисованием на случайно подвернувшейся картонной папке с истрепанными завязками. Светловолосый Бесенок, высунув широкий розовый язык, рисовал черным маркером огромный круг прямо посередине картонного листа. С каждым новым штрихом круг становился все темнее, все шире, но юный художник и не думал останавливаться, видимо, задавшись целью израсходовать весь фломастер. Черноглазый Ангел время от времени появлялся то слева, то справа от Бесенка и рисовал желтой краской идущие от маленькой звездочки к центру  папки прерывистые полоски, похожие на звездные дорожки. Но стоило только желтой, солнечной краске соприкоснуться с темным шаром в центре, она теряла свой насыщенный цвет и через пару минут становилась серой и невзрачной.

Так юные дарования могли бы продолжать довольно долго, если бы в комнату для занятий совершенно случайно не заглянул черно-белый Бог, попыхивая неизменной сигарой.

- Как успехи? – спросил Бог, не обратив внимания на изрисованную папку.

- Сегодня мы изучали черные дыры! – отрапортовал Бесенок.

- И то, как они поглощают свет! – добавил Ангел.

- Хорошо, - сказал Бог и, наконец-то заметил черно-желтые художества. – Тааак... Это, значит, таким образом вы изучали теорию черных дыр... И что же вы тут намалевали?

Бесенок и Ангел, как по команде, вжали головы в плечи и боялись произнести хотя бы слово.

- Это что? – повторил Бог и, не дождавшись ответа, прикрикнул. – Кого я спрашиваю?

- Это, - дрожащим голосом ответил более смелый Бесенок, - черная дыра.

- А это, - показывая трясущимся пухлым пальчиком, заговорил Ангел, - дорожки из звездного вещества, которые черная дыра поглощает.

- Да, - перебил, осмелев, Бесенок, - свет идет в черную дыру, распадается на фотоны, и дыра поглощает его. Навсегда.

- Ну, в принципе, правильно, - довольно сказал Бог и покрутил в руках рисунок. – Эй, а это вы где взяли? Где вы взяли это личное дело, на котором накалякали свою дыру?..

- Я нашел, - ответил Бесенок. – Думал, что она уже не нужна... Ну, не в учебнике же рисовать, правильно?..

- Правильно-то, правильно, - почти испуганно ответил Бог, - но вот что теперь будет с ней?

Бог внимательно смотрел на титульный лист личного дела и быстро говорил себе под нос:

- Что же делать-то, а?.. Молодая совсем, жалко мне ее, очень... Может быть, в другую папку переложить?

- Но ведь это, - вклинился остроухий Бесенок, - сотрет ей всю память, всю, до последней ячеечки...

- Да, биологию вы выучили не в пример лучше, - раздраженно буркнул Бог. – А так она просто погибнет, затянутая в вашу дыру! Кто вам давал право распоряжаться судьбами, кто?.. Кто, я спрашиваю?

- Мы не специально, - прозвенел тонкий голосок Ангела.

- Знаю, что не специально, - устало ответил Бог. – Хорошо, что вы свою дыру не на карте мира нарисовали. Да! – вдруг в его двухцветную голову пришла идея. – Чем рисовали?

- Маркером, - ответил Бесенок.

- Краской, - одновременно прозвучал голос Ангела.

- Плохо! – констатировал Бог. – В следующий раз только простыми карандашами, их хоть стереть можно. Теперь химия не поможет...

- А если физика? – вдруг спросил Ангел.

- Какая-такая физика? – глубоко вздохнув, спросил Бог. – Жизнь человеку загубили...

- Ну, а если... – кудрявый Ангел взял в руки красный карандаш и линейку. – Сделать вот так...

И провел жирную прямую линию между звездными дорожками и черной дырой, а потом пояснил:

- Зона Икс. От которой фотоны еще могут вернуться во внешний мир...

- И правда...- довольно констатировал Бог. – Только вот вернутся они уже несколько измененными. И всю свою жизнь будут хранить память о черной дыре.

- Но это же лучше, чем... Смерть? – спросил Бесенок.

- Лучше, рогатый... – серьезно ответил Бог. – Жизнь всегда лучше, чем Смерть.  Шоу должно продолжаться, несмотря ни на что.

Ответил и нарисовал желтой краской потоки фотонов, возвращающихся во внешний мир.

- Теперь все будет хорошо... Она справится... – удовлетворенно сказал Бог. – Я сейчас еще Старшего Демона к ней пошлю, чтобы все получилось как надо... А вы, оба-два, продолжайте заниматься КСЕ! И чтобы больше никаких рисунков, ясно?

- Ясно! – два звонких голоса в ответ.

- Старайтесь! – приказал сквозь плохо скрытую улыбку Бог и вышел, унося подмышкой измалеванное личное дело и акварельные краски.

Бог долго шел по длинному коридору, попутно отдав приказания Старшему Демону. Шел и думал о произошедшем, и только тогда, когда Ангел и Бесенок уже не могли его слышать, бог тихо сказал:

- Хорошие у меня ученики. Сообразительные. Жаль, что недисциплинированные, - и глубоко вздохнул, прикуривая от подвернувшей звезды новую ароматную сигару.

 

***

 

Она стояла на крыше панельной девятиэтажки, и перед ней расстилалась огромная фиолетовая пустота, в которой по-прежнему не было видно ни одной звезды. Морозный воздух звенел, но не рождал белых ломких снежинок, - только пустота и ледяной звон, так похожий на звук трескающейся пластмассы... Она глубоко вдохнула и все-таки собралась сделать последний шаг вперед, когда услышала сзади тихий голос:

- Жизнь всегда лучше, чем Смерть.

Она медленно обернулась и увидела высокого зеленоволосого мужчину, одетого в длинный черный плащ. На его шее в три витка был намотан малиновый шарф, но он был так длинен, что концы шарфа почти касались замершей плоскости крыши.

- Сейчас еще можно вернуться, - так же тихо и горько сказал Старший Демон. – Сейчас еще не поздно... Не такой, как всегда, измененной, но все-таки продолжать жить...

Глаза его сверкали, как две горькие зеленые звезды, и голос, казалось, отдавал той неуловимой болью, которую ощущаешь, вдыхая запах подсохшей полыни:

- Это Зона Икс, ты потом поймешь... Но сейчас еще не поздно... Это не конец...

Она колебалась, стоя на краю, и тогда Демон уверенно сказал:

- Ты можешь сделать шаг. Шаг назад. И шаг вперед. Шаг назад... Это сложнее. Но только так...

- Только так... – тихо повторила она и сделала широкий шаг.

Назад.

Демон протянул ей холодную ладонь, взял ее пальцы и удивился, насколько они были ледяными – почти, как и его собственные.

- Теперь все будет хорошо, - сказал Демон. – Теперь тебя больше никуда не будет тянуть. Пустота отступит, боль пройдет... Не сразу, нет, конечно же... Но у тебя есть шанс. Жить...

- Жить... – тихим эхом откликнулась она. – Я буду...

- Хорошо... – грустно улыбнулся Демон. Он не умел улыбаться весело, зная всю правду, об этой жизни. – Черная дыра тебе не страшна...

- А шар? – вдруг спросила она, удивленная тем, что мужчина знает о черной дыре. -  Черный свинцовый шар?..

- Ах, да! – Демон хлопнул себя свободной ладонью по лбу, а потом вытащил из кармана плаща черный тяжелый шар. – Этот?..

- Да... – испуганно ответила девушка. – Именно этот...

Демон отпустил ее ладошку, широко размахнулся и, вложив всю свою силу, бросил шар в безмолвное небо. Она долго следила за полетом, потом, набрав в грудь морозного воздуха, спросила:

- И что теперь?..

- Теперь... Все просто и сложно. Да, этот шар многое сломал в твоей жизни, но ведь несущие стены остались... – тихо и грустно сказал Старший Демон. – Ты построишь все заново, а я... Я помогу.

- А ты...

- Я – твой Хранитель, - ответил Старший Демон. – Твой Демон-Хранитель.

Она уже не удивлялась ничему, только снова вложила теплеющие пальцы в его холодную ладонь и впервые за долгие дни улыбнулась – робко, слабо, но искренне.

- Вот и славно, - ответил новоиспеченный Демон-Хранитель. – Хочешь послушать музыку?

Она кивнула, и тогда Демон извлек из-под завитков шарфа два наушника, один вставил в свое слегка заостренное ухо, второй протянул ей, потом щелкнул чем в дебрях плаща, и звенящую пустоту наполнил сильный и уверенный голос:

- Show must go on...

Show must go on. Шоу должно продолжаться. Жизнь – лучше, чем Смерть...

 

***

Бог вышел из кабинета на балкон, в глубокой задумчивости пожевал кончик незажженной сигары, чиркнул спичкой, и темноту озарил яркая уверенная вспышка.  

***

Она распаковала последний подарок, прижала к груди огромного плюшевого медвежонка и посмотрела на небо.

В фиолетовой бездне вспыхнула первая крупная звезда.

 

(с) Инга Ильина, 2005