Песнь Волка

Вечереющим осенним лесом бежал он – уже не волчонок, но еще и не матерый - молодой серебряный волк. Бежал, отталкиваясь сильными широкими лапами от начинающей подмерзать земли, бежал, взметывая вверх рыжие груды преющих золотых листьев. Бежал, закинув морду к неуклонно взбирающейся вверх полной луне, и пел на нее юным, неокрепшим голосом свою первую волчью песнь.

Мир вокруг него, казалось бы, сегодня не существовал – лишь дрожащая лунная дорожка, уходящая в чернеющие небеса, да он сам, поднимающийся ввысь по этой дорожке, поющий песнь, в которую вплетались ноты осени и свободы, непонятным образом мешающейся с тоскливым одиночеством. Молодой волк, покинувший родительскую стаю, - дабы найти свою стаю, чтобы обрести свою свободу и спеть свою собственную первую песнь...

Сегодня в мире существовали только двое – он сам и огромная полная луна, висящая, будто масляный блин над рыжим лесом. Только двое...

Но природное волчье чутье не подвело его: молодой волк почувствовал рядом чье-то присутствие, услышал чуткими ушами чье-то слабое, почти затихающее дыхание. Повел носом – так и есть: здесь, где-то рядом, дышит еще один волк, судя по запаху, сильный и матёрый, но отнюдь не старый. Тогда отчего же так слабо его дыхание?.. Да и где же он сам?..

Молодой волк остановился и посмотрел вокруг зоркими янтарными глазами. Абсолютно ничего подозрительного: бегущая с самого неба, манящая лунная дорога, ворохи рыжих умирающих листьев, большой сугроб да неровная смерзшаяся земля под мягкими подушечками сильных лап... «Стоп! – сказал себе волк. – Сугроб? В начале ноября? Довольно странно...». Отдав себе мысленный приказ, молодой волк не спеша, по ветру, начал приближаться к огромному сугробу. Сугроб дышал. Сугроб пахнул волком. Странно, крайне странно...

Потом сугроб неожиданно повернул тяжелую серебристую голову, украшенную длинными полосами кровавых шрамов, и произнес, как будто узнавая:

- Вот наконец-то ты и пришёл... Я ждал тебя...

Молодой волк неожиданно для себя негромко взвизгнул и принял оборонительную позу, но практически сразу понял – бояться нечего. Матерый волк был смертельно ранен. Матерый волк умирал, но в его глазах, сколько ни смотри, невозможно было прочитать ни боли, ни мольбы, лишь гордость и достоинство.

- Я ждал тебя, волчонок, - снова глухо произнес одинокий волк. – Я должен был так много тебе рассказать, вот только не знаю, успею ли...

Тяжелая серебристая морда матерого волка была щедро украшена нитями багряных шрамов, напоминающих тонкие нитки красных бус, которые вешают на тонкую шею человеческие самки. Один янтарный глаз начинал загнаиваться, а когда старый волк попытался перевернуться на бок, то волчонок увидел несколько рваных ран на его снежном брюхе. Боевые раны. Раны, с которыми не живут. Страшно подумать, как волк сумел так долго протянуть...

Волчонок подошел ближе к своему серебристому собрату, прилег рядом, отдавая жалкие крохи своего тепла умирающему, и сдавленно-тихо произнес:

- Говори, брат...

Тяжело поднялась вверх раненая грудь, и через черные ноздри вырвался свистящий поток воздуха. В разорванном животе что-то омерзительно булькнуло, но волк, подавив начинающиеся конвульсии, заговорил:

- Я ждал тебя, брат, чтобы рассказать тебе свою историю. Чтобы ты понял многое. Чтобы ты не совершал своих ошибок. Чтобы прожил жизнь, немногим лучшую, чем моя. Ты готов слушать?

- Говори...

- Когда-то, давным-давно, я был таким же, как и ты. Покинув родную стаю, я бежал по осеннему лесу и, точно так же, как и ты, пел на полную луну, опрокинутую над рыжими деревьями. И мне казалось, что я один в целом свете, что нет в мире волков сильнее, мудрее и краше, чем я. Я пел свою первую песнь, и мне казалось, что нет на свете чище и красивее звуков ночного леса и трели луны, вплетшихся в мою первую, самостоятельную песнь. Я был один, и не искал себе подобных, ибо чувствовал – в целом свете только один я. Ты понимаешь меня, брат?

- Говори...

- Это молодость... Это юность, брат... Я был смел и отчаян, и мне казалось, что на мне лишь одном держится все мироздание. Что только ради меня поют звезды, ради меня цветут весной деревья, что только ради меня кружится Земля.

- Говори... – еле слышно прошептал молодой волк, узнавая себя в рассказе умирающего

- И ты знаешь... Мне не казалось... В тот момент я действительно был центром Вселенной... В тот миг все было для меня, и ничего невозможного просто не существовало. Я верил в несбыточное, и горячая кровь струилась в моих жилах. Это молодость, брат, это молодость... Я был один, но тогда я был всем... И на моей серебристой спине стоял целый мир. Я был один, но я не был одинок, ведь тогда все принадлежало мне, и я сам принадлежал всему.

- Говори...

- И мне долго казалось, что на всем свете я такой – лишь один. Я встречал других волков, конечно же... Но все они были совсем иными: кто трусливым, кто уже семейным, кто человеческим прихвостнем, а кто просто бездумным охотником, убивающим не ради прокорма. Я встречал их, но не оставался с ними, убегая все прочь и прочь по своей лунной дороге. Они называли меня Волк-Одиночество, а я... Я искал таких же, как и я, - одиночек со звездами в глазах. Волков, на спине которых стоит целый мир...

- Говори...

- Я искал их, и я их нашел, - в усталом голосе матерого волка послышалась гордость. – Я нашел их по одному, в самых неожиданных уголках Земли. Нашел и собрал их в стаю, странную стаю, где мы все были друг за друга, но при этом каждый сам по себе. Мы не были, как другие стаи, единым живым организмом. Мы были вместе, но при этом никто из нас не терял своей непохожести, своей особенности, своей отличительной черты. Мы держались друг за друга, но не держали никого, если вдруг наступит пора бежать вверх по своей дороге. И каждый из нас умел то, что не умели другие. И в голосе каждого из нас были свои, особые нотки, когда мы пели песнь при полной луне. И это была воистину песнь, а не скорбное завывание тех, кого я даже не осмелюсь назвать своими братьями!.. Это была единая, цельная Песнь, сложенная из множества сильных, уверенных голосов, но в этой общей мелодии не терялся ни один голос...

- Говори...

- И мы жили так, как велела нам волчья совесть. Мы не убивали слабых. Мы не убивали ради убийства. Не нападали на спящих и никогда не подкрадывались со спины. Мы умели любить и ненавидеть, не скрывая своих искренних чувств. Мы умели любить и – отпускать. Мы умели ненавидеть и – прощать. Мы были честны – перед всем миром и, прежде всего, перед самими собой. Мы жили так, как велели нам наши волчьи сердца...

- Говори...

- Нас называли сумасшедшими, и мы неожиданно стали изгоями. Мир не принял нас, ведь он полон хитрости и изворотливости, серости и посредственности, лжи и предательства. Ни одно из этих чувств не было известно в нашей стае!.. Нас называли безумцами, но все же в стае появлялись новые волки с ясными звездами в умных глазах. Нас травили, но мы продолжали жить по своему неписанному кодексу.

- Говори...

- И вот вчера... – из гноящихся янтарных глаз покатилась скупая, блестящая в лунном свете слеза. – Вчера оборвалась наша жизнь. Оборвалась жизнь каждого из нас. Вчера погибла моя стая, и вместе с ней каждую секунду утекает моя жизнь. Они зовут меня...

- Как... Как это случилось? – яростно спросил молодой волк, и горечь вперемешку с жаждой мести начала подниматься в нем.

- Их было много, - матерый волк закрыл глаза, воскрешая в памяти картину боя. – Бесконечная серая толпа катилась нам навстречу, и в этой визжащей круговерти было не различить ни морд, ни отдельных голосов. Кипящая единогласная единоликая толпа, серая посредственность. А нас... Нас было мало, но каждый стоил тысячи волков! Я до сих пор вижу каждого – с гордо поднятой мордой – идущих на смерть.

- А если бежать? – вдруг спросил молодой волк.

- Бежать... – казалось, горько усмехнулся матёрый. – От этого, брат, не убежать. Не убежать никуда. Да это было не в наших правилах – поворачиваться спиной к врагу. Мы приняли этот бой. Да нет, не бой – побоище... Кровавая карусель, в которой мы не смогли переступить свои принципы. Сила и честность билась против лжи и изворотливости, гордое одиночество – против толпы. Нас сломили, нас смяли, попросту раздавив кишащей массой. Я видел смерть каждого из нас, я был рядом с каждым в его предсмертный миг. И вместе с каждым волком безвозвратно умирала частичка сущего, с каждой смертью из песни бытия навсегда выпадала одна нота. И, ты знаешь, мне кажется... Кажется, что на этом небе стало меньше звезд.

- А ты, брат, как ты остался в живых?

- Они оставили меня умирать. Оставили смотреть, как стервятники и вороны выклевывают звезды глаз моих соратников... И это было для меня в сотни раз хуже смерти от подлого клыка!.. – старый волк зашелся в хриплом кашле и из его пасти полетели кровавые ошметки. – А потом, не в силах смотреть, я уполз сюда. Я знал, что ты придешь... Я верил... Верил, что на этом свете есть хоть еще один волк, на спине которого может выстоять целый мир! И я не ошибся...

- Я рад, что успел... – тихо проговорил волчонок, а затем вспыхнул, как листва от яркой искры. - Я отомщу, брат, я отомщу!..

- Ты не понял... – казалось, умирающий улыбается. – Не надо мстить, бесполезно... Только новая, бесконечная война, в которой нам, как всегда, не выстоять... Победи их!.. Но не силой клыков, не предательским ударом в спину, а честью и мужеством, искренностью и неповторимостью, смелостью и гордостью!.. Ищи... Ищи, брат!.. Еще не все звезды волчьих глаз потухли на этом свете...

- Я понял, брат, - молодой волк с почтением наклонил серебряную голову. – Я понял всё. И я сделаю всё так, как ты сказал.

- Я рад... – бесконечно устало отозвался старый волк. – Тогда – ищи!.. Беги по своей лунной дорожке и пой во весь голос свою первую Песнь! Да услышат ее твои собратья!.. Да сохранит тебя Луна!.. Беги, брат, беги, мне еще нужно поговорить с Луной...

Волчонок, да нет, уже настоящий, мудрый волк, нащупал лапами лунный след и уверенно встал на свою дорогу. Отбежал несколько шагов, затем обернулся, и ему показалось, будто огромный серебряный сугроб, лежащий в рыжей листве, улыбнулся ему.

Волк бежал по лунной дорожке и во весь голос пел свою первую Песнь. И ему казалось, что только на его спине зиждется мир, что все вокруг принадлежит ему, и он принадлежит всему. И ему казалось, что с самой Луны улыбается ему старый мудрый волк и вплетает в его Первую Песнь ноты своей Последней Песни. Нет, не казалось... Старый волк и впрямь быстро добрался до Луны, добежал... Наконец-то... И встретил на ее щербатой поверхности своих гордых и честных собратьев, - иным здесь места нет и быть не может! И, закрыв свои звездоподобные глаза, закинув морду к голубеющему шару Земли, они затянули свою новую Первую Песнь, отзвуки которой долетали до чуткого слуха бегущего по лунной дорожке молодого волка.

Он бежал – искать, и знал и верил, что он найдет их – честных, не убивающих ради убийства, не бросающихся со спины, не умеющих лгать волков с глазами, похожими на звезды...

И пока на свете по лунной дорожке бежит хоть один такой волк – мир крепко и уверенно стоит на его спине...

(с) Инга Ильина, 2004.